Революция, героизм и самопожертвование.Попытка разобратьсяЧасть первая.
«Умрем, братцы, ах, как славно умрем», или
Про декабристов и родовую травму российской оппозицииНе поведитесь на самопожертвование. Революция — это не ради самоубийства, это ради жизни.
Эбби ХоффманНе знаю, как там на Западе обстоят дела с самопожертвованием (хотя, судя по Ньютону П. Хьюи и его концепции «революционного самоубийства», желающие отдать жизнь за светлые идеалы там тоже имеются). Но вот для России, как мне кажется, желание разнообразных пламенных революционеров что-нибудь сделать со своей жизнью, да поскорее, — это очень, очень большая проблема.
Можно, конечно, свалить все на русскую историю. Дескать, поражение декабристов — это в какой-то мере родовая травма российской оппозиции. Пятеро повешенных, ссылка в Сибирь для остальных участников восстания — есть все основания считать борьбу с властью самоубийственным проектом.
Впрочем, справедливости ради надо отметить, что и сами декабристы не особо-то были настроены на победу. «Умрем, братцы, ах, как славно умрем!» — провзгласил Александр Одоевский, отправляясь на Сенатскую площадь. Оказывается, трагическое поражение может с эстетической точки зрения выглядеть очень привлекательно.
С точки зрения политического деятеля, общая гибель связана с неудачей, провалом и, следовательно, может вызывать лишь горькие чувства. Но с точки зрения грядущего историка, поэта или трагика героическая смерть может выглядеть величественнее, чем прозаическая победа.
Ю.М. Лотман
Самоубийственная эта эстетика взяла верх над здравым смыслом и инстинктом самосохранения. У последующих поколений русских революционеров идея революционного самоубийства накрепко засела в головах.
Эстетика самопожертвования — от Герцена до революции 1917 годаДекабристы, как известно, разбудили Герцена. Интересующиеся могут прогуляться на Воробьевы горы, где юные Герцен и Огарев дали друг другу клятву пожертвовать не абы чем, а жизнью в своей героической борьбе. Теперь на этом историческом месте памятник. А вот отрывок из книги воспоминаний Герцена «Былое и думы», очень точно описывающий тогдашнее настроение юных героических революционеров:
На сто ладов придумывал я, как буду говорить с Николаем, как он потом отправит меня в рудники, казнит. Странная вещь, что почти все наши грезы оканчивались Сибирью или казнью и почти никогда — торжеством, неужели это русский склад фантазии или отражение Петербурга с пятью виселицами и каторжной работой на юном поколении?
Очень примечательная цитата: здесь и указана основная проблема революционного движения, и делается попытка понять истоки этой проблемы.
Многое, конечно, в истории русских революционеров приходится пропустить. Но мимо Некрасова и его поэмы «Кому на Руси жить хорошо» я пройти просто не могу. Это произведение входит в школьную программу, а значит, цитата, описывающая сферического революционера в вакууме, доступна в любой школьной хрестоматии! Итак, познакомьтесь с Гришей Добросклоновым и с историей его блестящей политической карьеры:
Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.
Без последних двух пунктов революционеров, видимо, не бывает.
Толпы молодежи, ищущей, каким бы способом совершить революционное самоубийство, привлекли внимание не только Третьего отделения. После революции 1905 года вышел сборник статей «Вехи». На мой взгляд, практически все, что там написано, можно применить и к нынешней оппозиции. Приведу оттуда довольно-таки длинную цитату (но она стоит того, чтобы прочитать ее целиком).
Интеллигент, особенно временами, впадал в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком. Россия должна быть спасена, и спасителем ее может и должна явиться интеллигенция вообще и даже имярек в частности, и помимо его нет спасителя и нет опасения. <...>
Героический интеллигент не довольствуется поэтому ролью скромного работника (даже если он и вынужден ею ограничиваться), его мечта — быть спасителем человечества или по крайней мере русского народа. Для него необходим (конечно, в мечтаниях) не обеспеченный минимум, но героический максимум. Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма, с такой поразительной ясностью обнаружившаяся в годину русской революции. Это — не принадлежность какой-либо одной партии, нет — это самая душа героизма, ибо герой вообще не мирится на малом. Даже если он и не видит возможности сейчас осуществить этот максимум и никогда ее не увидит, в мыслях он занят только им. Он делает исторический прыжок в своем воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор лишь в светлую точку на самом краю исторического горизонта. Такой максимализм имеет признали идейной одержимости, самогипноза, он сковывает мысль и вырабатывает фанатизм, глухой к голосу жизни. <...>
Сознательно или бессознательно, но интеллигенция живет в атмосфере ожидания социального чуда, всеобщего катаклизма, в эсхатологическом настроении.
Героизм стремится к спасению человечества своими силами и притом внешними средствами; отсюда исключительная оценка героических деяний, в максимальной степени воплощающих программу максимализма. Нужно что-то сдвинуть, совершить что-то свыше сил, отдать при этом самое дорогое, свою жизнь, — такова заповедь героизма. Стать героем, а вместе и спасителем человечества можно героическим деянием, далеко выходящим за пределы обыденного долга. Эта мечта, живущая в интеллигентской душе, хотя выполнимая лишь для единиц, служит общим масштабом в суждениях, критерием для жизненных оценок. Совершить такое деяние и необыкновенно трудно, ибо требует побороть сильнейшие инстинкты привязанности к жизни и страха, и необыкновенно просто, ибо для этого требуется волевое усилие на короткий сравнительно период времени, а подразумеваемые или ожидаемые результаты этого считаются так велики. Иногда стремление уйти из жизни вследствие неприспособленности к ней, бессилия нести жизненную тягость сливается до неразличимости с героическим самоотречением, так что невольно спрашиваешь себя: героизм это или самоубийство?
С.Н. Булгаков
Старая революционная интеллигенция просто не думала о том, какой она будет, когда получит власть, она привыкла воспринимать себя безвластной и угнетенной, и властностъ и угнетательство показалось ей порождением совершенно другого, чуждого ей типа, в то время как то было и их порождением.
Н.А. Бердяев
70 лет советской власти только ухудшили ситуацию. Государство с его кровавыми гэбистами казалось всесильным. Неужели можно надеяться противостоять ему? А потом колосс на глиняных ногах рухнул. Но вот сгинула ли вместе с ним эстетика самопожертвования?
(Продолжение следует)